мужчину с лысиной и мешком мышиной тушенки за спиной. Он прошел, и тогда Патон выстрелил. Удивленно крякнув, тот упал, и банки из мешка раскатились по земле. Патон был с почином, настала очередь Люна. Он вроде бы уложил еще двоих, но они вдруг вскочили и пустились наутек. Люн изрыгнул поток проклятий, а револьвер Патона дал осечку. Еще трое жуликов проскочили у них под самым носом. Последней бежала женщина, и разъяренный Люн выпустил в нее всю обойму. Патон тут же выскочил из окопчика, чтобы прикончить ее, но она и так уже была готова. Красивая блондинка. Кровь, брызнувшая на ее босые ноги, казалось, покрыла ногти ярким лаком. Запястье левой руки охватывал новенький осиновый браслет. Девушка была худа как щепка. Наверняка умерла натощак. Что ж, оно и полезней для здоровья.

Поездка в Херостров

I

Локомотив пронзительно взвыл. Машинист понял, что тормоза его где-то прищемили, и повернул рукоятку куда следовало; тут же, в свою очередь, засвистел и дежурный в белой фуражке – он хотел оставить последнее слово за собой. Поезд медленно тронулся с места: вокзал был влажен и темен – и ему совсем не хотелось здесь оставаться.

В купе сидело шестеро пассажиров, четверо мужчин и две женщины. Пятеро из них обменивались репликами, но не шестой. Считая от окна, на одной скамье слева направо сидели Жак, Раймон, Брис и молодая, очень красивая блондинка Коринна. Напротив нее сидел человек, имя которого было неизвестно, – Сатурн Ламийский, и, напротив Раймона, другая женщина, брюнетка, не очень-то красивая, зато всем были видны ее ноги. Звали ее Гарамюш.

– Поезд отправляется, – сказал Жак.

– Прохладно, – сказала Гарамюш.

– Перекинемся в картишки? – сказал Раймон.

– Ну его в задницу! – сказал Брис.

– Вы невежливы, – сказала Коринна.

– Может, вы пересядете между мной и Раймоном? – сказал Жак.

– Ну да, – сказал Раймон.

– Отличная мысль, – сказал невежливый Брис.

– Она окажется напротив меня, – сказала Гарамюш.

– Я сяду рядом с вами, – сказал Брис.

– Не волнуйтесь, – сказал Раймон.

– Ну так что? – сказал Жак.

– Иду, – сказала Коринна.

Они поднялись все разом и так перемешались, что придется начать сначала. Один только Сатурн Ламийский не сменил места и по-прежнему ничего не говорил. Так что, начиная от окна, на второй скамье слева направо сидели: Брис, Гарамюш, свободное место и Сатурн Ламийский. Напротив Сатурна Ламийского – свободное место. А затем – Жак, Коринна и Раймон.

– Так-то лучше, – сказал Раймон.

Он бросил взгляд на Сатурна Ламийского и попал ему не в бровь, а в глаз; тот, сморгнув, ничего не сказал.

– Не хуже, – сказал Брис, – но и не лучше.

Гарамюш поправила юбку, теперь стали видны никелированные застежки, которые крепили ее чулки к резинкам. Она постаралась расположиться так, чтобы с каждой стороны они выглядывали в равной степени.

– Как вам нравятся мои ноги? – сказала она Брису.

– Послушайте, – сказала Коринна, – вы не умеете себя вести. О таких вещах не спрашивают.

– Вы бесподобны, – сказал Коринне Жак. – Будь у вас такая же физиономия, как у нее, вы бы тоже выставляли напоказ ноги.

Он посмотрел на Сатурна Ламийского, и тот не отвернулся, а лишь сосредоточился на чем-то весьма отдаленном.

– Не перекинуться ли нам в картишки? – сказал Раймон.

– К черту! – сказала Коринна. – Разве это развлечение? Мне больше нравится болтать.

На секунду все почувствовали замешательство – и все знали почему. Брис рубанул с плеча:

– Нет ничего хуже, коли в купе кто-то не хочет отвечать, когда к нему обращаются, – сказал он.

– Надо же! – сказала Гарамюш. – Вы же ведь на меня посмотрели, перед тем как это сказать! Я вам что, не отвечаю, что ли?

– Да не о вас речь, – сказал Жак.

У него были каштановые волосы, голубые глаза и красивый бас. Он был свежевыбрит, а кожа на его щеках отливала синевой, как спинка сырой стерляди.

– Если Брис подразумевал меня, – сказал Раймон, – надо было об этом так прямо и сказать.

Он еще раз взглянул на Сатурна Ламийского. Тот, казалось, был погружен в свои мысли.

– В былые времена, – сказала Коринна, – знавали немало средств, чтобы развязать людям язык. Инквизиция, к примеру. Я читала кое-что об этом.

Поезд шел уже быстро, но, несмотря на спешку, все равно успевал каждые полсекунды повторять своими колесами одни и те же замечания. Ночь снаружи выдалась грязной, и в степном песке лишь изредка отражались одинокие звезды. Время от времени какое-нибудь дерево протянутыми вперед листьями хлестало по лицу холодное стекло, занимавшее почти всю стену купе.

– Когда прибываем? – сказала Гарамюш.

– Не раньше завтрашнего утра, – сказал Раймон.

– Вполне хватит времени, чтобы все осточертело, – сказал Брис.

– Была бы только охота отвечать, – сказал Жак.

– Вы это что, мне говорите? – сказала Коринна.

– Да нет! – сказал Раймон. – Это все про него.

Они внезапно замолчали. Вытянутый палец Раймона указывал на Сатурна Ламийского. Тот не пошевелился, но четверо остальных вздрогнули.

– Он прав, – сказал Брис. – Хватит околичностей. Нужно, чтобы он заговорил.

– Вы тоже едете до Херострова? – сказал Жак.

– Как вам нравится поездка? – сказала Гарамюш.

Она втиснулась на свободное место между собой и Сатурном, оставив Бриса в одиночестве у окна. И тем самым доверху открыв свои чулки, а также и цепляющиеся за никелированные застежки розовые резинки. И немножко кожи на бедрах, загорелой и гладкой, лучше некуда.

– Вы играете в карты? – сказал Раймон.

– А что вы слышали об инквизиции? – сказала Коринна.

Сатурн Ламийский не пошевелился и лишь укутал ноги лежавшим у него на коленях зелено-голубым шотландским пледом. У него было очень юное лицо, а аккуратно разделенные пополам ниточкой пробора светлые волосы спадали ему на виски двумя одинаковыми волнами.

– Каков! – сказал Брис. – Он нас провоцирует.

Эти слова не вызвали никакого отзвука во всем семнадцатиметровом диапазоне вагона, что вполне естественно, если учесть, что стенки железнодорожного купе окупированы купирующими звук материалами.

Тишина угнетала.

– Не сыграть ли в карты? – сказал тогда Раймон.

– Опять вы со своими картами! – сказала Гарамюш.

Ей явно хотелось чего-то.

– Оставьте нас в покое! – сказал Жак.

– Во времена инквизиции, – сказала Коринна, – им, чтобы развязать язык, прижигали ноги. Раскаленным докрасна железом или еще чем-нибудь. А еще им выдирали ногти или выкалывали глаза. Им…

– Ага, – сказал Брис. – Вот и нашли чем заняться.

Они встали все вместе, кроме Сатурна Ламийского. Громко и сипло завывая, поезд въезжал в туннель, шумно спотыкаясь на неровном щебне.

Когда он выбрался из туннеля наружу, Коринна и Гарамюш сидели около окна лицом друг к другу. Рядом с Сатурном Ламийским очутился Раймон. Между ним и Коринной было